Обрученная с Розой - Страница 138


К оглавлению

138

Анна пришла в восторг от их нового обиталища. Дышавшая чистотой и покоем, комната казалась ей восхитительной от одной только мысли, что здесь будут жить они с Филипом. И едва за хозяйкой закрылась дверь, как она пустилась в пляс и прыгала до тех пор, пока, запыхавшись, не повисла на шее у Филипа, притянула его, опрокидывая на себя…

Хотя любовной игрой они занялись лишь недавно, у них уже были свои правила, свои ласки и поцелуи. Они погружались в любовь как в мечту, как в сладостный сон, дабы вновь очнуться от него лишь друг для друга. Потом, утомленные и счастливые, тесно прижавшись, болтали и смеялись без умолку.

– Ты хохочешь как мальчишка, – удивлялась Анна. – Никогда раньше я не слышала, чтобы ты так смеялся.

– Я и сам забыл, когда смеялся по-настоящему.

Филип лежал на спине, и девушка, скрестив руки у него на груди, упиралась в них подбородком.

– Ты всегда казался мне суровым воином. Я вижу тебя на коне, в доспехах и с оружием в руках. Твои сильные руки созданы для битвы, и кто бы мог подумать, что они способны быть такими нежными, такими ласковыми. Скажи, твои женщины крепко любили тебя?

Филип улыбнулся и слегка щелкнул ее по носу. Анна вздохнула, откинулась на подушки и умолкла. Филип, опершись на локоть, с улыбкой смотрел на нее.

– О чем ты думаешь?

– О королеве. Все только и говорят, как она прекрасна. И она любит тебя – недаром она дала тебе свой алмаз… И эта женщина заняла принадлежавшее мне по праву место.

– Что ж, а ты, в свою очередь, заняла ее место.

Анна несколько мгновений вглядывалась в его лицо.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он молча склонился, чтобы поцеловать ее, но девушка вдруг уперлась в его грудь руками.

– Ты же любил ее? Она прекрасна, она само совершенство. А я?.. Что такое я? Эти веснушки, эти ключицы, эти коленки… Я ненавижу себя, Фил, не смотри на меня так!..

Он расхохотался и стал обнимать ее. Анна сопротивлялась, пока он не нашел ее губы, сильно прильнул к ним. Его горячее дыхание опалило ее, блаженной слабостью растекаясь по телу. Она затихла, замерла в его властных, но таких нежных, покоряющих руках. А Филип, приподнявшись на локте, сказал тихим, охрипшим от страсти голосом:

– Знай одно. Я потерял голову, забыл долг и честь из-за пары этих коленок, восхитительных веснушек и изумрудных глаз!

Его лицо оставалось серьезным, пока на ее устах распускалась улыбка. Точно звезды, заблестели глаза. Гладкая, словно слоновая кость, кожа, казалось, жгла ему руки. С невольным стоном он прижал девушку к себе, его ласкающие губы заскользили по ее плечам, шее, груди. Анна прерывисто задышала, выгнулась, потянулась к нему, как гибкая лоза, отвечая на его желание. И время снова перестало существовать для них…

Лишь на закате, когда колокола отзвонили к вечерне, они спустились вниз. Хозяйка, Клодина Сигоне, угостила их румяными блинчиками с густыми сливками. Они проголодались и ели с жадностью, но все равно не могли оторвать друг от друга сияющих глаз. Хозяйка не трогала их, молча сидела возле очага за прялкой. У ее ног, развалившись, дремал здоровенный белый кот.

На следующий день Анна оделась в женский наряд. Теперь она выглядела как обычная жительница Бордо – в белой полотняной рубахе с широкими, стянутыми на запястьях рукавами, в черном корсаже со шнуровкой и ярко-алой юбке с черной полосой по краю. Короткие волосы девушка спрятала под маленький, плотно облегающий голову чепчик с завязками под подбородком, который мило подчеркивал грациозную посадку ее головы, стройность точеной шеи. Анна отказалась от грубых деревянных сабо и обула изящные темно-малиновые башмачки с узкими носами и завязками, крест-накрест обвивающими лодыжки.

Когда она, румяная и смущенная, спустилась вниз, Филип лишь прищелкнул пальцами и одобрительно кивнул. Анна приняла это как знак высшего признания, к тому же глаза рыцаря говорили гораздо больше.

Потом они долго гуляли по городу, и Филип теперь мог без опаски взять Анну за руку или обнять за плечи.

По узкой каменной лестнице они спустились к реке. На рыже-зеленых волнах Гаронны покачивались длинные шеренги судов, мачты которых поднимались выше кровель домов. По широкой излучине реки сновало множество рыбачьих лодок. Вдоль набережной стеной стояли купеческие дома. В их чердачных окнах виднелись толстые балки с блоками, с помощью которых на верхние этажи поднимали товары, чтобы уберечь их от сырости и крыс, этого бича прибрежных кварталов.

Богато разодетые, важные купцы прохаживались среди тюков с товарами, пирамид бочек и мешков. По сходням бегали грузчики. Прямо на набережной шла бойкая торговля свежей и соленой рыбой, у причала толпились жены рыбаков; в ожидании возвращения кормильцев они вязали и оживленно болтали. Повсюду группами или в одиночку ходили моряки, загорелые, часто с серьгой в ухе, облаченные в широкие пестрые балахоны или суконные куртки до колен.

Горячий воздух казался густым, как рыбная похлебка, слышалась разноязычная речь, заключались сделки, зычно вопили зазывалы. Многочисленные витрины лавок вдоль набережной были завалены всевозможным товаром. Тут же вертелись и лоточники, предлагавшие товар вразнос, менялы перекладывали на своих ящиках стопки монет.

Анну и Филипа захватила и увлекла кипучая жизнь богатого торгового города. Они отведали прекрасную камбалу, которую жарили здесь же на углях и предлагали всем желающим. У Анны от всего этого изобилия разбегались глаза. Филип купил ей ручное зеркальце в позолоченной оправе, расшитый бисером мешочек с мускусом и резной гребешок из яшмы. Девушка радовалась подаркам, как ребенок, смеялась, целовала его в щеку.

138