Обрученная с Розой - Страница 111

К оглавлению

111

Филип какое-то мгновение размышлял, а затем снял с пальца кольцо королевы и протянул его каменщику.

– Вы доказали свою преданность, и я не побоюсь доверить вам этот алмаз, во всяком случае, другого выхода у меня нет. Покажите его капитану и скажите, что податель сего ждет его в Эльзасе. Посмотрим, что из этого выйдет.

Когда Перкен удалился, Фрэнк сердито пробурчал:

– Доверить такое сокровище первому встречному бродяге с перебитым носом, который к тому же свой человек среди воров Эльзаса… Да он сбежит с ним при первой возможности.

– Все может быть, – согласился Майсгрейв. – Однако, как я уже сказал, у нас нет иного выхода. Нам надо покинуть Лондон, и как можно скорее. Рыскать же по городу, высматривая этого Джефриса, мы не можем.

У него опять вырвался невольный стон, и он начал расшнуровывать потемневшую от крови куртку.

«Их надо немедленно перевязать», – подумала Анна.

Распахнув дверь, девушка во весь голос позвала:

– Эй, Дороти! Где тебя носит? Тебе заплатили серебряный шиллинг за твою конуру, так что будь добра поспешить, когда тебя зовут.

О приближении хозяйки возвестило шарканье подошв в коридоре. Эта женщина вызывала у Анны отвращение, но сейчас она не могла обойтись без нее. Когда Дороти появилась, девушка приказала ей поскорее раздобыть где угодно полотна, корпии и горячей воды.

– И чтобы все было чистым! – внушительно добавила она, разглядывая засаленную одежду хозяйки.

Однако Дороти Одноглазая была куда сообразительнее, чем казалось, и вскоре возвратилась со всем необходимым.

Осторожно сняв с Филипа рубаху, Анна промыла рану. Она была неглубокой, однако кожа вдоль ребер оказалась сильно рассеченной. Хуже было другое. Открылась едва начавшая зарубцовываться рана, полученная, когда рыцарь бился без доспехов с людьми неизвестного преследователя. Анна старалась почти не касаться раны, чтобы не причинять боли Филипу. Затем перевязала ему голову. Девушка была серьезна и сосредоточенна, ее лицо порой оказывалось совсем близко от лица рыцаря, и тот поглядывал на нее с нежностью и теплотой.

«Она еще совсем дитя. Щеки как персики, и такие славные веснушки на носу. А как забавно Анна закусывает от усердия нижнюю губку».

Он вдруг поймал себя на том, что его неудержимо влечет этот нежный пунцовый рот. Но мысль эта показалась ему кощунственной. Ведь это дочь Невиля, которая лишь волею случая оказалась рядом с ним и которой уготована несравнимо более высокая участь, чем ему, незнатному воину. Майсгрейв нахмурился, злясь на себя.

Анна участливо склонилась:

– Я сделала больно?

Какой голос! Как близко ее лицо…

– Нет, миледи. Мне даже приятны ваши прикосновения…

Он прикусил язык, но заметил, что, несмотря на вмиг полыхнувший румянец, она не смогла сдержать улыбку. И тут же, смутившись, поспешила отойти к Фрэнку.

Фрэнк отбивался, отстранял ее руки, смущенно твердя, что негоже такой знатной девице возиться с ногой простого солдата. Кончилось тем, что Анна прикрикнула на него, назвав безмозглым дурнем, и заявила, что, если немедленно не сделать перевязку, он истечет кровью или, того хуже, в рану попадет грязь и начнется горячка.

Фрэнк покорился. Рана оказалась глубокой, мышцы были разорваны почти до кости. Анне пришлось повозиться, пока она наконец смогла промыть и обработать рану, а затем наложить сверху шов. Когда же она выпрямилась, то почувствовала, что необычайно устала. Казалось, прошла целая вечность с той минуты, когда она проснулась в Эрингтонском замке, глядя на улыбающуюся Джудит Селден.

Пошатываясь, она, как сомнамбула, прошла мимо Филипа туда, где между ларем и бревенчатой, изъеденной сыростью стеной лежал узкий, набитый соломой тюфяк. Забыв обо всех опасностях, Анна с блаженством опустилась на него. Теперь только спать, спать…

25
Дорога на Грэйс-Таррок

Во сне ее тревожили какие-то крики, шум, пение, но проснуться она не могла. Хмурилась, беспокойно ворочалась, натягивая на голову плащ, но продолжала спать. Наконец пронзительный женский визг заставил Анну очнуться. Она открыла глаза и прислушалась. Визг вскоре перешел в пронзительный хохот. И еще что-то выкрикивали хриплые мужские голоса. Потом долетела песня:


Ах, Господи Иисусе,
Будь милостив к рабу!
Пусть ляжет со мной Люси,
Я ж больше не могу!..
Пускай не будет букой,
Ведь я же заплачу!
И пусть раскинет ножки,
Я так ее хочу!..

Снова гомон, смех, визги. Анна вспомнила, что она в Эльзасе, и сейчас здесь, видимо, самое разгульное время. Девушка приподнялась и огляделась.

При свете чадящей лампы она увидела Майсгрейва, Фрэнка и с ними еще какого-то человека. Не обращая внимания на долетавший с улицы шум, они о чем-то негромко беседовали. Анна прислушалась. Говорил Майсгрейв:

– …Ни из какого другого порта мы не сможем выбраться, и вся наша надежда на каравеллу «Летучий» и вашу покорность воле королевы.

Сидевший перед рыцарем мужчина молча вертел в руках перстень королевы Элизабет, красиво отсвечивающий в свете лампы. Наконец он поднял голову. Анна даже затаила дыхание, до того этот человек показался ей безобразным. У него была неимоверно узкая и длинная щучья челюсть, выдававшаяся вперед, а шишковатый лоб сильно скошен назад. Вздернутый нос с крупными ноздрями, огромный, но почти безгубый рот – всеми чертами лица этот человек поразительно походил на борзую, но если собак Анна находила красивыми, то это лицо вызывало в ней дрожь отвращения. Зачесанные назад волосы образовывали на лбу незнакомца две глубокие залысины, отчего сходство с мордой животного усиливалось. Когда капитан заговорил, девушка была даже удивлена, услышав обычную человеческую речь, а не рычание и лай.

111