Филип казался встревоженным. Уже давно рассвело, но ни лодочник, ни каменщик не показывались. Явилась Дороти Одноглазая, принесла какую-то еду, а вслед за ней на лестнице зазвучали торопливые шаги. Вошли запыхавшиеся лодочник и Перкен.
– Просим прощения, замешкались, – едва отдышавшись, сказал каменщик. – Но сегодня на Коммон-Гелоуз были повешены все, кто вчера не смог уйти от стражников Глостера.
Фрэнк Баттс выронил ложку и побледнел.
– Мой брат… Гарри… Они повесили его как вора…
– Нет, его не было среди казненных.
На какой-то миг все поверили, что произошло чудо, но Перкен угрюмо покачал головой:
– Увы. Человек, который был в рясе священника, погиб еще раньше, в Саутворкской тюрьме. Его зарубили.
Никто не проронил ни слова. Фрэнк сидел сгорбившись, бессильно свесив могучие, похожие на клещи руки. Перкен заговорил снова:
– Я узнал об этом случайно. Когда пленников вели к месту казни, я, пользуясь туманом, приблизился к одному из них, моему приятелю, клерку из Темпл-Бара. Он был славный парень, и мы с ним немало кружек осушили в «Золотой чаше»… Так вот, он и поведал, что вчера вечером в Саутворкскую тюрьму явился сам Глостер и стал расспрашивать о вас всех схваченных. С братом короля находился некий рыцарь, коренастый такой, с подстриженной квадратом бородой, который внезапно указал на вашего человека, заявив, что это воин из отряда Майсгрейва, который наверняка посвящен в ваши планы. Тогда герцог велел отвести этого парня в камеру пыток, где он лично допросит его. И тут произошло неслыханное. Воин в рясе внезапно бросился на брата короля и, вцепившись ему в горло, сжал так, что тот посинел и потерял дыхание. Свита пыталась оттащить его от герцога, но не тут-то было. Этот парень так и придушил бы горбуна, если бы кто-то из людей Глостера не выхватил меч. Тут и все остальные обнажили оружие и искромсали беднягу в куски. Герцог же, едва отдышавшись, пришел в страшную ярость, орал и топал ногами на приближенных, называя их недоумками, и тут же распорядился всех, кто был схвачен, повесить на рассвете. А с ними и моего бедного приятеля, Царствие ему небесное…
Каменщик умолк. Анна вдруг расплакалась. Майсгрейв сотворил крестное знамение.
– Бедный Гарри… Бесшабашная голова и преданное сердце… Он знал, что может не выдержать пыток, и пошел на это, чтобы спасти нас.
Фрэнк молчал, лишь его кулаки судорожно сжались.
– Сэр рыцарь… Миледи… – заговорил лодочник. – Вам надо поскорее уходить отсюда. По городу пошел слух, что вас видели в Эльзасе, и, не ровен час, люди герцога сунутся сюда, несмотря на закон об убежище. Да и здесь хватает желающих отыскать вас. За такие деньги здешний люд и матушку прирежет, и всех родичей сарацинам продаст!..
Филип согласно кивнул:
– Да, следует поспешить. Мы должны покинуть Лондон и двигаться вдоль северного берега Темзы в сторону Грэйс-Таррок. Сегодня после полудня нас будет ждать там капитан Пес на своем «Летучем».
Лодочник Джек и Перкен переглянулись.
– Хорошо бы так, но каким образом? Герцог Глостер словно обезумел. На всех заставах Лондона удвоена стража. Хватают всех подряд, без разбора. Вдоль городских стен расставлены посты, чтобы никто не смог покинуть столицу. Даже Темза перегорожена цепью, и все суда обыскивают сверху донизу.
Филип помрачнел.
– Несмотря на это, нам надо выбраться, и да поможет нам Бог! Конечно, я и Фрэнк можем пройти по дну Темзы, держа во рту стебли тростника. Мы не раз проделывали подобное у себя в Пограничье. Но как быть с леди Анной?
Перкен и лодочник о чем-то негромко потолковали, а затем заявили, что девушку можно провести через все посты, при условии, что им поможет Дороти Одноглазая.
– При чем тут эта особа? – поморщилась Анна.
– Ну, она в своем деле мастерица. Так разукрасит вас, что и родной батюшка не признает.
– Я не понимаю…
– Все просто. Здесь многие живут этим. Здоровенные парни и цветущие девушки меняют внешность, наклеивая волдыри и опухоли из воска, рисуют на лице и на теле язвы, а затем, как заправские калеки, клянчат милостыню возле монастырей и церквей. Есть и преступники, которые, отстояв свое у позорного столба, не могут появиться на рынке или в городе иначе, как изменив внешность с помощью красок, париков и воска. И многие обучаются этому именно у Дороти Одноглазой, которая, пока страшный шрам не оставил столь явного клейма на ее лице, умела менять внешность самым чудесным образом.
Анна вздохнула:
– Что ж, зови ее.
Когда хозяйка появилась в комнате, Анна лишь покрепче сжала зубы и позволила ей разглядывать и ощупывать свое лицо, однако при всем желании не могла скрыть отвращение. Дороти это заметила и с язвительной улыбкой произнесла:
– Сейчас вы свежи и прелестны, моя принцесса, а я сделаю из вас старуху, нищую, омерзительную ведьму, такую, что ни один королевский лучник не захочет марать о вас руки.
Она увела девушку в одну из отдаленных клетушек, где больше часа провозилась с ее лицом и фигурой. Дороти пристроила ей на спину горб из тряпья, нарядила в какие-то несуразные лохмотья, на ноги надела грубые деревянные башмаки, а затем научила, как ходить, по-старчески приволакивая ноги, как кряхтеть и сердито шмыгать носом. Потом она долго занималась лицом Анны, пользуясь мягким воском и медовыми красками. Наконец, вытерев о передник руки, Дороти с удовлетворением оглядела свою работу.
– Готова поклясться Святой Доротеей, моей покровительницей, что редко доводилось мне встречать подобную каргу.
– Уж не переусердствовала ли ты? – забеспокоилась Анна.